«Катюши» – «Сталинские орга́ны» - Артем Владимирович Драбкин

16-ю армию, которая развертывалась там же. Перед войной командовал генерал-лейтенант Лукин, красавец-мужчина. В мае месяце я занял 1-е место по строевой и огневой подготовке в дивизии. И мне дали отпуск. Погулял недели две – телеграмма: «Срочно прибыть в часть». Я прибыл – 16-ю армию перебрасывали на Запад. В мае и июне на Запад переброшены были 4-е армии. Мы отгрузились в первых числах июня и пошли по Транссибирской магистрали на Запад. Нашей танковой дивизии и нашему полку назначение было на Винницу. Тут вышло опровержение в «Правде» о том, что нет переброски. 14 июня – второе опровержение ТАСС. После второго опровержения, 14 июня, нас в Новосибирске повернули на Турксиб. Мы пошли на Алма-Ату, Чимкент, Арысь. Вышли к немцам Поволжья. На станции Энгельс, в 12 часов 22 июня мы слушали выступление Молотова. Началась война. Всю маскировку сразу сняли. А то все платформы были забиты фанерой: изображали посевную кампанию. Нам нельзя было выходить на больших станциях. Я был зам. начальника эшелона. Начальником эшелона был капитан, нас останавливали только на перегонах, где можно было взять воду. А так даже люки закрывали, когда проходили большие станции. Жара, июнь месяц, Турксиб.

Перед войной чувствовалось, что начнется?

Чувствовалось, конечно. Потому особенно интересно было выступление Сталина 5 мая перед выпускниками академии. 5 мая 1941 года Сталин выступал больше часа. Его печатали в «Правде». Потом мы очень сильно были возмущены, настроены против Германии, когда они помогали Франко в Испании. Затем мы же видели захват Австрии, Югославии, Чехословакии. Затем «северных», потом разгром Франции. Все это нагнетало обстановку. Я все-таки был уже не новичок, а командир батареи. Мы знали, что будет война. Готовились серьезно. И правительство ведь готовилось очень серьезно. Просто у нас не хватило времени, и мы не были экономически сильны.

Пануев Александр Филиппович с сестрой Раисой. Кольчугино, апрель 1941 г.

Война. Немцы сразу имели успех на западном направлении. Они уже 28 июня вошли в Минск! Поэтому эшелоны в пути переадресовали не на Винницу, а на Смоленск. Мы пошли с Энгельса на Брянск, на Смоленск и в Красном Бору выгрузились 28 июня, шел 6-й день войны. Была поставлена задача нашему корпусу наносить контрудар в Белоруссии. От Красного Бора мы потом пошли по Белоруссии: Сенно, Будно, Чашники, Лепель и далее на Минск. Но мы не дошли. 8 июля мы застряли под Лепелем. До этого передвигались и неплохо, а потом немцы перебросили войска, организовали оборону. Немецкие танки вышли на наши огневые позиции. Приказано было нам, командирам, с наблюдательных пунктов отходить на огневые позиции и отражать атаку немецких танков. Мы начали этот приказ выполнять. Сначала шли, а потом по нам открыли огонь из пулеметов танки. Слева танк и справа танк. Поползли между ними. Сзади, за мной 2 разведчика. Хорошо, не отстали. Одного до сих пор помню – зам. политрука Курнатовский. Он носил четыре треугольника, тогда у политрука был заместитель – лучший боец, его так называли. Хорошо, что он полз со мной. Когда до танка совсем немного оставалось, надо было проползти открытое место, дальше кустарник, потом лес и огневые позиции. Я попал под пули. Меня как молодого подвела лейтенантская лихость. Я не носил каску. Фуражка, да еще и набок. Если бы я был в каске, я бы не получил то, что получил. Я полз буквально носом по траве, и пули прошли по касательной к голове, оставив две вмятины на затылке. В справке написано: 8 июля 1941 года – пулевое, касательное, огнестрельное ранение в область затылка. Как полз, так и клюнул. Потерял сознание. Помню сильнейший удар. И какое-то небытие. Тепло, тепло… Мои разведчики были в маскхалатах и касках. Один слева, один справа дотащили меня до кустарника метров 20. Начали лить на лицо воду. Потом дотащили меня до дороги, посадили на машину и – на перевязочный пункт в Оршу. Мне сделали сильный укол. Я пришел в себя. Врач говорит: если не будет заражения, мы вас вылечим. Череп поврежден, но незначительно. Действие укола прошло, я опять потерял сознание, пришел в себя уже в Смоленске, в госпитале. Так начиналась война.

Стрелять приходилось?

Конечно. И хорошо стреляли! Гаубица у нас была отличная. Мы до сих пор не понимаем, почему в гаубичный полк танковой дивизии дали 152-миллиметровую пушку-гаубицу образца 38-го года. Это очень серьезная вещь. Кажется – нелепость. Всю войну мы же вместе с танкистами воевали, часто поддерживал я их. В 1942 году мой дивизион входил в танковый корпус генерала Ротмистрова, потом маршала бронетанковых войск. Тогда он командовал 7-м корпусом под Сталинградом, под Самофаловкой. Не было этих гаубиц. Это была какая-то ошибка. Танковой бригаде зачем такую махину? Она была тяжелая. На тракторе. Трактор «Ворошиловец» здоровый, с кузовом. Там снаряды и расчет. Громадина. И сама гаубица – ого-го! Танковой бригаде, танковому батальону нужна была какая-то легкая пушка. Орудие сопровождения. Или самоходная, или самодвижущая, или легкие, буксируемые. Так потом и было. А тут снаряд 43 кг – как ухнет! Сильная воронка. Очень система серьезная. Она потом в войну была в артиллерийских корпусах прорыва. И в дивизиях прорыва.

Вот так я попал в госпиталь. Из Смоленска меня вывезли в Гжатск, ныне Гагарин. Там я долечивался, пока не увидел, как прошла одна машина с нашими номерами. Попросил сестренок принести мою форму и драпанул из госпиталя. Потому что немцы уже приближались. Потом система такая была: команда выздоравливающих – нужно стрелковому полку 20 командиров, и всех туда без разбора, кем ты был до этого. Тогда слова «офицеры» не было, просто командиры. Слово «офицеры» появилось тогда, когда у нас в 1943 году появились погоны. Конец 1943 года. Стали поговаривать – офицеры. А официально все это было закреплено Уставом 1946 года. Группа солдат – рядовой и ефрейтор. Затем сержанты и офицеры. Раньше был младший, средний, старший, высший командные составы. Генералы появились только в 1940 году. Были комдивы. Жуков прибыл к нам комкором. Три ромба в кавалерийских петлицах. Потом в 1940 году он стал генералом армии, когда ввели, в мае месяце, только звание генерал. Маршалы – в 1935-м. Три маршала. В 35-м году еще два. Всего 5 маршалов.

Из госпиталя сбежал. Привезли меня в свой полк. Полк без материальной части, все было оставлено при переправе через Днепр. Там был тяжело ранен наш командир корпуса и командующий армией генерал Лукин. Они пытались навести порядок при переправе и